А.Н.Косыгину, пользовавшемуся огромным авторитетом, многое удалось осуществить из того, что нужно было нашей стране. Казалось, судьба хранила его для больших дел, внутренних и внешних.

Во время одного из деловых визитов А.Н.Косыгина в Казахстан гостеприимные хозяева предложили ему в выходной день съездить к небольшому живописному озеру Иссык, располагавшемуся в узкой долине отрогов Тянь-Шаня.

Было начало лета, погода великолепная, все расположились у самого берега, а Алексей Николаевич не только прокатился на лодке, но даже искупался. Все шло как нельзя лучше.

К началу обеда на берегу вдруг стал слышен отдаленный гул, который быстро нарастал. Сопровождавшие А.Н.Косыгина казахские хозяева насторожились и предложили подняться к расположенной недалеко дороге, где стояли автомашины.

А.Н.Косыгин высказал сожаление по поводу неудавшегося обеда и стал подниматься по крутому склону вместе со всеми. Прошли считанные минуты, когда гул превратился в рев.

Все остановились в оцепенении, наблюдая, как в 3-4 десятках метров под ними огромный селевой поток буквально поглотил озеро. Опоздай с подъемом на считанные минуты, все бы оказались под слоем грязи и камней.

А.Н.Косыгин спокойно сказал, что всем здорово повезло.

Я отчетливо представил себе внешне невозмутимое характерное выражение лица А.Н.Косыгина. Таким же оно было во время его официального визита в Марокко, когда он выбрался на берег Атлантического океана у виллы короля Марокко Хасана II в его загородной резиденции Схерате. После огромных усилий ему, отличному пловцу, удалось преодолеть увлекавшие его от берега мощные волны отлива. А.Н.Косыгин, переводя учащенное дыхание, сказал спокойно, что "океан оказался коварным". Невозмутимое выражение его лица контрастировало с перепуганными лицами сотрудников его охраны, которых в отсутствии спортивности и смелости никак нельзя было обвинить.

ОБ УЧАСТИИ КОСЫГИНА во внешних делах страны можно рассказать очень много, особенно о том, что происходило, когда я сопровождал высокого руководителя в его зарубежных визитах. В этих случаях я был непосредственно подчинен ему в силу своих функций заведующего Протокольным отделом и должен был находиться рядом с ним.

Меня поражали четкая ориентированность А.Н.Косыгина в обстановке, его умение распознать собеседника, расположить к себе и завоевать искреннее, глубокое уважение. Может быть, в каких-то внутригосударственных вопросах он и ошибался, но это выходит за рамки моей компетенции. Что же касается внешних дел, Косыгин был всегда на уровне высочайшего понимания ситуации в стране и в отношениях между Советским Союзом и иностранными государствами.

Одним из международных событий особой значимости были траурные дни похорон Президента Египта Гамаль Абдель Насера.

Это были дни национальной скорби не только египетского, но и других арабских народов. Внезапная смерть президента, последовавшая 28 сентября 1970 года в результате тяжелого сердечного кризиса, взволновала всех людей доброй воли на Земле.

В телеграмме Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР, Председателя Совета Министров СССР исполняющему обязанности Президента ОАР, правительству, Национальному собранию, Арабскому социалистическому союзу, народу ОАР выражалось "чувство глубокой скорби по поводу безвременной кончины выдающегося государственного деятеля, признанного лидера национально-освободительного движения, большого друга Советского Союза, Президента и премьер-министра ОАР, Председателя Арабского социалистического союза ОАР Гамаль Абдель Насера".

Эта телеграмма была опубликована утром 29 сентября 1970 года во всех советских газетах, передана по советскому телевидению и радио.

Тогда же вдове Гамаль Абдель Насера также была послана телеграмма советских руководителей с выражением скорби и искренними соболезнованиями.

Утром 29 сентября я связался по телефону с послом ОАР в СССР Мурадом Галебом и сообщил, что в 10.30 советские руководители посетят посольство в связи с кончиной Президента Насера.

Церемония посещения посольства внешне мало чем отличалась от аналогичных церемоний, участником которых мне приходилось бывать ранее. Наши товарищи были приглашены в аванзал первого этажа посольства, где был установлен портрет покойного президента с черной лентой на рамке. Перед портретом на столе лежала траурная книга для записей посетителей. Мы встали в два ряда перед портретом. Я - позади посла Галеба, который был личным другом покойного президента. Посол, человек сдержанный, всегда ровный в обращении, но при всем этом натура эмоциональная, был в тот момент подчеркнуто спокоен.

К себе в министерство я вернулся около 11 часов и узнал, что меня просили срочно позвонить в секретариат министра. Старший помощник министра сообщил, что в 13.00 на похороны Президента Насера в Каир вылетает советская делегация во главе с А.Н.Косыгиным и что с ней должен лететь и я.

Оставалось всего два часа до отлета специального самолета. Я позвонил жене и попросил ее подготовить чемодан с необходимыми для краткой командировки вещами. Жене не в первый раз приходилось собирать меня "по тревоге". Хотя эти "тревоги" и не были похожи на военные боевые тревоги, но по наполненности политическим смыслом они далеко им не уступали.

Указания министра были краткими и четкими. Андрей Андреевич Громыко сказал мне: "Политическая задача этого визита вам, я думаю, ясна. Будьте внимательны во всем. При таких крупных событиях может быть много неожиданного. Но во всякой случайности есть своя логика, в которой особо важна прежде всего ее политическая подоплека. Поэтому будьте хладнокровны, старайтесь понять именно эту сторону происходящего. Все должны понимать наше желание укреплять и расширять дружбу с египетским народом".

Сразу после отлета из Москвы Алексей Николаевич вышел из своего салона в большой салон самолета, где располагались сопровождавшие его лица. Среди них - Маршал Советского Союза Матвей Васильевич Захаров, были представители союзных республик. Со стороны Министерства иностранных дел в официальное сопровождение входил Владимир Михайлович Виноградов, тогда заместитель министра, ведавший ближневосточными проблемами.

Алексей Николаевич сделал несколько оценочных замечаний, а затем, обращаясь ко мне, дал поручение: сразу же по приезде мы должны посетить вдову Президента Насера и выразить ей наши соболезнования.

В Каир мы прибыли поздно вечером. Было уже совсем темно. У трапа самолета нашу делегацию осветило множество юпитеров. Стрекотали кинокамеры, щелкали затворы фотоаппаратов. В обычной для таких моментов толчее я разыскал своего египетского коллегу - шефа протокола - и заявил ему, что глава советской делегации Председатель Совета Министров СССР А.Н.Косыгин непременно хотел бы сегодня же посетить вдову и семью покойного президента. Мы понимали, что А.Н.Косыгин будет главным зарубежным представителем в эти траурные дни в Каире.

Мой коллега, которого я хорошо знал по встречам в Москве во время визитов Президента Насера, четко, не задумываясь, ответил: "Такая встреча состоится завтра утром, ориентировочно в 11 часов".

Я доложил об этом А.Н.Косыгину, когда он уже приехал в резиденцию - посольский особняк, напоминавший небольшой дворец. Мы же, почти вся наша делегация, размещались в "Хилтоне" - одной из самых крупных гостиниц того времени, на 13-м этаже. Окна моего просторного номера выходили прямо на Нил и на площадь перед отелем.

Утро 30 сентября было ясным, солнечным. С балкона моего номера была хорошо видна панорама правобережного Каира. Свежий, прозрачный воздух, казалось, старательно наполнял этот многомиллионный город, который тяжело дышал в печали. Я посмотрел вниз и был потрясен увиденной картиной: все улицы были заполнены людьми. Сотни тысяч египтян вышли на улицы своей столицы - молодежь и старики, мужчины, женщины, дети. Потом мне рассказали, что на улицы Каира в те траурные дни вышло более пяти миллионов человек. Это были не только каирцы, но и жители других городов, которые приехали в столицу, несмотря на понятные ограничения. Это было искреннее, глубокое национальное горе. В каирских газетах в те дни промелькнули сообщения о случаях, когда в порыве горя в связи с кончиной Президента Насера несколько человек покончили с собой.

Находившиеся в "Хилтоне" наши товарищи должны были в это утро к 9.30 прибыть в резиденцию главы советской делегации. Позавтракав, к 9.00 мы спустились в вестибюль отеля. Прикрепленный к нашей делегации сотрудник президентского протокола сообщил, что, к сожалению, на автомашинах через огромную массу людей выбраться невозможно и что нам удастся, как он надеется, пройти пешком. Я попросил его принять все меры, чтобы к 9.30 мы были в нашей резиденции.

Мы вышли через противоположный фасаду гостиницы выход. Сопровождавшие нас египетские представители обратились к плотно стоявшей массе людей. В произносимых ими на египетском диалекте коротких призывных арабских фразах часто звучало понятное нам "суфьетия" (советская). То, что произошло, удивило не только нас, но и наших провожатых. Люди расступились и, взявшись за руки, образовали живой коридор, по которому мы прошли на мост, а затем по набережной - в резиденцию. На нас внимательно смотрели тысячи глаз, в которых отражались и печаль, и уважение, и доброжелательство. Мы слышали слова дружбы - "шурави".

В большом салоне на первом этаже резиденции собралась вся делегация. Алексей Николаевич Косыгин листал утреннюю газету. На первой странице была помещена фотоинформация о приезде иностранных делегаций. Фотография о встрече советской делегации располагалась на самом видном месте. А на второй странице были два снимка о беседе глав делегаций двух арабских государств на личной вилле покойного Президента Насера.

Переводчик перевел текст.

- А почему и мы не посетили вчера семью Насера?! - строго спросил меня Алексей Николаевич.

Я, оторвав глаза от фотографий, не знал, что ответить, вспоминая четкое и строгое указание о том, что первым нашим шагом на египетской земле должен был быть визит к вдове покойного президента. Я помнил и твердый ответ шефа египетского протокола, что это можно будет сделать лишь сегодня в 11 часов утра.

- В чем дело?! - стучало в моих висках.

И в этот момент я услышал за спиной шепот одного из наших дипломатов, который явно хотел мне помочь:

- В газете написано, что они посетили семью как братья...

Прерывая охватившее меня оцепенение, я повторил подсказанное мне.

- А мы кто?! Мы не братья арабам?! - резко обрезал меня Алексей Николаевич. - Вы понимаете важность всего происходящего?!

Мой ответ, что в данный момент я не готов объяснить причину происшедшего, прозвучал необычно громко, так как в салоне установилась абсолютная тишина.

- Вы понимаете политическую несостоятельность вашей акции? - резко продолжал А.Н.Косыгин.

После этих слов все, кто были в комнате, исчезли. Остались только два человека - маршал Матвей Васильевич Захаров и старший помощник А.Н.Косыгина Борис Терентьевич Бацанов. Алексей Николаевич в самой жесткой форме закончил: "Я вам не могу доверять такое большое дело. Вам не следует заниматься больше протоколом здесь".

Матвей Васильевич сказал: "Алексей Николаевич, мне министр обороны Фавзи, который нас встречал, тоже сообщил, что это будет в 11 часов сегодня. Тут надо разобраться". Алексей Николаевич повернулся к М.В.Захарову и заявил: "Вы не ищите никаких оправданий. Задание было дано, оно должно было быть выполнено".

Как я был признателен Матвею Васильевичу за эти слова в такой момент, когда нужно было разрядить напряженную атмосферу создавшейся непонятной протокольной ситуации. Ведь в малых "жестах" протокольных формальностей, если они не случайность, бывает заложен глубокий политический смысл. Я с благодарностью смотрел на Матвея Васильевича, лицо которого было серьезным, а блестящие, слегка прищуренные, немного раскосые глаза светились теплотой. Таким я его запомнил навсегда.

Я выскочил из резиденции, сел в машину, попросил мотоциклиста в сопровождение и помчался во дворец Кубба. Там в аванзале я увидел шефа протокола, подбежал к нему, схватил за полы пиджака и говорю: "Почему Бумедьен и Неймери были вчера, а мы не смогли посетить мадам Насер?" Шеф протокола обратился ко мне успокаивающе: "Не волнуйтесь, не волнуйтесь. Это их принял сын. А сегодня Алексея Николаевича Косыгина примет вдова. Она примет только его и никого более. Причем на этой встрече будет присутствовать вся семья и все политбюро ЦК Арабского социалистического союза". Мне все стало ясно.

Едва я успел сбежать вниз по ступеням, как подошла машина А.Н.Косыгина. Косыгин вышел, взглянул на меня, и я ему на одном дыхании четко отрапортовал выясненное мною. Он ничего не сказал, только понимающе кивнул головой. Мы поднялись наверх, я провел его в ту комнату, где находилась вдова покойного Президента Насера.

Врачи объяснили, что она была в обмороке накануне вечером, когда мы хотели посетить ее. Они сделали ей укол, для того чтобы она успокоилась, и, по их расчетам, к 11 часам она могла быть готова принять А.Н.Косыгина.

Эта встреча, на которой я присутствовал, была исключительно теплой, дружественной. Исполняющий обязанности президента страны первый вице-президент Анвар Садат принял участие в беседе. Мы выразили надежду, что образ Насера, его дух, его планы останутся с нашими народами. Затем состоялась встреча А.Н.Косыгина и членов делегации с высшим руководством страны.

Церемония похорон была намечена на 1 октября, она должна была начаться утром в помещении ЦК Арабского социалистического союза. Это было одноэтажное здание, построенное в форме замкнутого каре - въезд довольно узкий, внутри большой двор. По его внутреннему периметру был открытый коридор, из которого в отдельные помещения здания вело множество дверей. К тому времени в Каир прибыло очень большое число руководителей иностранных государств. Трудно перечислить всех. Это были и короли, и премьеры, и президенты, и министры иностранных дел. Высоких участников похорон было так много, что для их контактов с А.Н.Косыгиным нужны были переводчики не только арабского, но и английского, и французского языков. Основным переводчиком арабского языка был Виктор Викторович Посувалюк, ныне заместитель министра иностранных дел России, в круг ведения которого входит и арабский мир.

До начала церемонии состоялись краткие беседы. Алексей Николаевич нанес визит находившемуся в одной из комнат Садату. Многие представители зарубежных стран наносили визиты А.Н.Косыгину.

Все, однако, ждали начала церемонии.

В центре двора был установлен постамент размером примерно с величину гроба. По плану предусматривалось, что на вертолете гроб с телом Президента Насера будет спущен вниз, поставлен, а затем, после небольшой церемонии прощания с участием только ограниченного числа лиц из состава руководства ЦК Арабского социалистического союза, гроб перенесут на артиллерийский лафет, и четверка запряженных цугом лошадей вывезет этот лафет из двора. К моменту выезда должны были выстроиться две колонны людей и идти до мечети, где было предусмотрено захоронение.

Вскоре должна была начаться церемония. И вот в голубом небе Каира появился вертолет, с которого на длинной привязи свисал гроб с телом покойного Президента Насера. Это были волнующие минуты.

Описывая все происходившее в Каире и Египте в целом, один из ведущих тогда журналистов нашей страны, ныне министр иностранных дел России Евгений Максимович Примаков в своих публикациях особо отметил этот момент. Он писал, в частности, что в "своем последнем полете над страной, над ее столицей Президент Насер, как бы прощаясь со своим народом, призывал сохранить единение в борьбе за будущее Египта, за счастье и мир каждому дому".

Гроб спустился и был установлен на постаменте, его накрыли знаменем. К гробу подбежали члены руководства ЦК АСС. Анвару Садату принесли кресло, он сел, склонил голову, протянув руку к гробу. Другие хватали руками знамя, некоторые кусали его зубами. Слышался плач.

Алексей Николаевич стоял вместе с остальными главами иностранных делегаций во внутреннем открытом коридоре здания. Он спросил меня: "А что они делают?" Я говорю: "Алексей Николаевич, видимо, это - традиция выражения скорби". "Да, видимо, так", - сказал Косыгин в ответ.

Далее шел следующий этап процедуры: мы должны были выйти до того, как на орудийный лафет будет установлен гроб, встать в две колонны, которые разделял широкий проезд, по которому планировался проход этого лафета с большими, почти в рост человека, белыми, обитыми стальными полосами колесами. Самой первой за гробом президента должна была пойти семья. Затем предусматривалось, что пойдет руководство страны. Это был небольшой состав. А затем пойдет основная масса провожающих. Справа по ходу этого проезда было каре, в котором располагались главы государств и правительств. На самом почетном месте первым слева, рядом с проходом, без какого бы то ни было промежутка, стоял А.Н.Косыгин. Далее стояли другие главы государств и правительств.

Мы находились в правой колонне, справа от нас был Нил, и там от самого берега и почти вплотную к колонне стояла огромная масса людей. Члены ЦК АСС должны были идти позади этих почетных колонн. Кстати, кое-кто из египтян пытался встать впереди А.Н.Косыгина. Я "легко" локтем отжимал людей, говорил: "Что, вы не видите - Алексей Николаевич Косыгин стоит". Увидев его, они моментально отходили в сторону. В связи с продолжавшимся напором толпы у меня появились недобрые предчувствия.

Лошади повезли лафет с гробом покойного. И тут случилось то, чего никто не мог предвидеть. Вдруг за гробом помчались люди - члены ЦК АСС, они что-то кричали, протягивали руки, стараясь прикоснуться к гробу, вздымали к небу руки. Лошади проходили мимо нас. Я стоял непосредственно за А.Н.Косыгиным, когда толпа со стороны Нила стала давить на колонну. Было ясно, что сейчас в какой-то момент Алексея Николаевича толпа может смять и толкнуть под колеса лафета. Мы схватились за руки и образовали круг: с одной стороны были советник посольства В.Кирпиченко, В.Посувалюк, с другой - начальник охраны А.Н.Косыгина Е.Карасев, другие наши товарищи. Мы окружили небольшую группу глав государств. Я помню, среди них были император Эфиопии Хайле Селасие I, Президент Чада Томбалбай, Премьер-министр Цейлона Сиримаво Бандаранаике и еще кто-то. Я стоял спиной к лошадям и лафету, Алексей Николаевич упирался мне в грудь. Товарищи тянули меня, я упирался ногами в землю, лошади храпели, прибавили скорость, слабо повинуясь форейторам. Первое, второе колеса лафета прошли от моей спины примерно в двадцати сантиметрах. Еще бы мощный нажим - и мне пришлось бы довольно туго. Главное, я думал об Алексее Николаевиче Косыгине.

Итак, все смешалось. Мы остановились. Ко мне подбежал представитель протокола и говорит:

- Господин директор, программа изменяется, и мы все должны вернуться в здание ЦК АСС.

Я сказал об этом А.Н.Косыгину. Он спросил:

- А зачем? Ведь по программе предусмотрено, что мы должны идти до места захоронения президента.

Я говорю:

- Алексей Николаевич, протокол настойчиво просит, чтобы мы вернулись назад.

- Да, но надо быть там.

- Алексей Николаевич, я просил бы Вас учесть замечание протокола, Вы видели, какая сумятица, и поэтому, наверное, они не могут организовать там порядок.

- Ну, хорошо, мы пойдем назад, - врастяжку сказал Косыгин.

И мы пошли назад, шли медленно. Мы видели, как остальные главы делегаций тоже возвращаются. Я шел рядом с Алексеем Николаевичем. В это время в соломенном кресле понесли Садата. Он сидел, опершись локтем на подлокотник кресла, склонив голову. Когда это кресло проносили мимо нас, он бросил мимолетный взгляд на Алексея Николаевича. Видимо, это было импульсивное движение, я не знаю. Но Алексей Николаевич заметил этот взгляд. Затем он дал мне задание: "Сейчас же мы должны посетить Садата".

В проходе здания ЦК АСС были двери слева и справа. Слева двери вели в небольшую комнату, туда, как я заметил, внесли кресло с Садатом, и кто-то еще вошел. Я передал представителю протокола просьбу Алексея Николаевича. Он сказал: "Нет, это невозможно, вице-президент Садат в тяжелом состоянии, поэтому никак нельзя сейчас организовать эту встречу".

Тогда я жестко сказал ему: "Ну, хорошо, если вы сейчас не позволите это сделать, я прямо скажу вице-президенту Садату, что вы не пустили к нему Косыгина. И тогда вы будете полностью отвечать за то, что допустили такое действие".

Человек испугался моей настойчивости и пригласил нас. Мы вошли в полутемную комнату втроем - А.Н.Косыгин, В.В.Посувалюк и я. Справа от нас около зашторенного окна на высокой медицинской коляске лежал Садат, рядом с ним стоял врач и делал какой-то укол. Алексей Николаевич подошел к Садату, наклонился, прикоснулся рукой к его голове и выразил сочувствие. Садат сказал: "Да, я очень устал, мне трудно сейчас. Но я надеюсь, это все пройдет". Справа на невысокой тахте лежал Али Сабри, вице-президент, и он издавал такой постоянный гудящий звук: "О-о-о-й, о-о-о-й". Видимо, ему тоже было плохо. Алексей Николаевич вышел и бросил мне такую фразу: "Да, переживания!". Больше он ничего не сказал.

А.Н.Косыгин не собирался долго оставаться в Каире, он выполнил свою миссию, провел беседы с руководством Египта и собирался в обратный путь. Отлет был намечен на 2 октября, ориентировочно в 11 часов утра.

С советской делегацией, прибывшей на траурные дни в Каир, хотели встретиться многие главы государств и правительств, находившиеся в столице ОАР в связи с похоронами Президента Насера. А их насчитывалось здесь в тот момент более ста. В этой связи вспоминается любопытный эпизод.

Около полудня 1 октября мне в номер позвонил посол Судана, ведавший организационной стороной пребывания в Каире его делегации, и сказал, что хотел бы поговорить со мной лично. Мы встретились в вестибюле 11-го этажа, где размещалась вся суданская делегация. Посол сообщил мне, что Президент Нимейри хотел бы нанести визит А.Н.Косыгину, если возможно, в 9 часов вечера. Суданский дипломат попросил при этом о двух вещах. Во-первых, он не хотел бы, чтобы о визите кто-либо узнал до того, как он состоится. Во-вторых, он подтвердит приезд своего президента по телефону, соблюдая дискретность, ровно в 6 часов вечера, проверяя одновременно нашу готовность принять его.

В условиях необычности тогдашней обстановки в Каире, да и по нормам дипломатического такта я не выяснял у своего собеседника, к чему такая сложность при организации встречи глав делегаций двух стран, имеющих нормальные официальные отношения.

Об этом разговоре я доложил А.Н.Косыгину и, получив его согласие, занялся другими делами, которых у службы протокола в такое время бывает больше чем достаточно.

К назначенному времени я был у телефона в нашей резиденции. Ровно в 18.00 раздался звонок, меня спросили на английском языке с арабским акцентом: "Можно президенту быть в 9 часов вечера?". Я ответил: "Да". Мой телефонный собеседник поблагодарил и положил трубку.

В конце сентября - начале октября в Каире темнеет довольно рано. Минуты за три до 21 часа послышался треск мотоциклов, и в их сопровождении ко входу в резиденцию подошла большая машина с двумя флажками на передних крыльях. В темноте не было видно цвета и орнамента флажков. Я спустился по ступенькам к задней правой двери автомашины, которую предупредительно открыл выскочивший из передней дверцы сотрудник безопасности.

Из машины вышел президент.., но только не Судана, а Сомали. Да, это был Сиад Барре, которого я знал по его визиту в Москву так же хорошо, как и Джафара Нимейри.

Я стоял спиной к свету ламп у входа, и Президент Барре не видел удивленного выражения моих глаз. Традиционным, но громче обычного "Добро пожаловать!" я старался скрыть волнение и недоумение. По реакции гостя я понял, что мне это удалось. Поручив его сопровождение переводчику, я спешно, насколько позволяло приличие, вошел в салон и доложил, что прибыл президент, но только не Нимейри, а Барре.

Алексей Николаевич сказал, чтобы его приглашали, спросив лишь: "А где Нимейри?". Я ответил, что произошло что-то непонятное, и я постараюсь немедленно уточнить, в чем дело.

С соответствующим "политесом" я пригласил гостя в салон, сопроводил его на предусмотренное для него место за столом, распорядился относительно чая и кофе и помчался в "Хилтон".

"Невероятно же, чтобы один президент прибыл в качестве "замещающего" другого", - крутилось в моей голове довольно дикое предположение. "Почему Нимейри не приехал?!" - давила меня мысль.

Считанные минуты понадобились мне для того, чтобы оказаться на 11-м этаже "Хилтона". По коридору навстречу мне шел посол Судана. Я поздоровался с ним и поинтересовался, не звонил ли он мне. Посол спокойно ответил, что не звонил и что собирался встретиться со мной, чтобы условиться об организации визита его президента в 9 часов утра на следующий день - 2 октября. Хотя на этот день было намечено наше возвращение в Москву, я сказал, что в принципе это возможно, но обещал подтвердить согласие сегодня же вечером.

Посол, почувствовав, что меня интересует вопрос, почему же сегодня не приехал его президент, сообщил мне, что он в данный момент на встрече с суданскими гражданами.

Выйдя из "Хилтона" и попросив водителя поскорее добраться до нашего посольства, я продолжал недоумевать, кто же звонил мне в точно назначенные 18 часов.

Дежурный дипломат доложил, что никакой информацией на этот счет не располагает, но, возможно, что-либо знает другой дежурный, которого он сменил. Я связался с последним по телефону и узнал, что в посольство сегодня часов в 10 утра позвонил посол Сомали и попросил о визите своего президента к главе советской делегации. Наш дипломат посоветовал ему позвонить мне в резиденцию во второй половине дня, однако ни мне, ни кому-либо другому из состава делегации об этом звонке не сказал. Ну, а дальше было необычно точное совпадение по времени, которое редко, но случается. Посол же Сомали был уверен, что я в курсе дела и поэтому говорил со мной по телефону лаконично, поскольку ему нужно было получить лишь согласие на ранее запрошенный визит с названным удобным для его президента временем.

Итак, все встало на свои места. Беспечность молодого дипломата создала невероятную ситуацию. На следующее утро состоялась и встреча А.Н.Косыгина с Джафаром Нимейри...