§ 13. «БОЛЬШОЙ СКАЧОК» (1928—1933) Неизбежность «большого скачка». Понятие «большой скачок» пришло в мир из Китая, руководимого Мао Цзэдуном. Он выдвинул идею в кратчайшие сроки достичь у себя в стране коммунистического изобилия. Однако первая попытка организовать «большой скачок» была предпринята Лени- ным еще в период «военного коммунизма». Можно оправдываться, что это была вынужденная мера в годы войны. Действительно, война давала основания для этого. Но к концу 1927 г. внешних признаков, говорящих о близком начале нового «большого скачка», не существовало. Не было военной угрозы. Действовали, хотя и ограниченно, усеченно, рыночные механизмы. Все это позволяло предполагать, что возможны иные варианты развития, нежели возврат к военно-коммунистической линии. Но реальных альтернатив не существовало. В любой из форм, в которых он проявлялся, рынок угрожал подточить господство коммунистической партии. Первые сигналы этого раздавались и ранее. Так в 1926 г., несмотря на то, что так называемые «кулаки» были лишены права участвовать в выборах в сельские Советы, а голосовали «бедняки» и «середняки», коммунисты фактически проиграли эти выборы. Деревня в очередной раз стала отворачиваться от них. Крестьяне были недовольны налогами, произволом сельских коммунистических ячеек. По-другому, по-своему проявлялось недовольство среди рабочих. Одна часть, в основном квалифицированные рабочие, считала, что им явно недоплачивают, что продолжается политика уравнительности, сравнивала свой уровень жизни с уровнем жизни до революции. Масса малоквалифицированных рабочих, наоборот, вносила мощный поток уравнительно-социалистического сознания, считая, что нэп — предательство пролетарского дела. Они вместе с частью крестьян создавали базу массового недовольства, приветствуя все антинэповские меры. Самой влиятельной силой, требовавшей свертывания рынка и перехода к ускоренному коммунистическому и социалистическому строительству, были партийные низы. Они были воодушевлены идеей «строительства социализма в одной, отдельно взятой стране», означавшей, что уже не надо жертвовать жизнью ради «мировой революции», а наоборот — за короткий срок можно добиться общественного и личного процветания у себя дома. Окружающий мир стал рассматриваться как исключительно враждебный, полный заговоров про- тив республики Советов и нового мира. Психология «осажденной крепости» все прочнее проникала в сознание. Проявления такой психологии и послужили внешним толчком к окончательному слому нэпа. Летом 1927 г. Великобритания и СССР временно разрывают установленные незадолго до того дипломатические отношения. Партийная пропаганда создает полное ощущение того, что готовится нападение на СССР. Объявляется мобилизация резервистов в армию. В стране начинается товарная паника, показавшая неустойчивость усеченного рынка. Буквально в несколько дней все товары были сметены с полок магазинов. В городах начинается товарный кризис. В этих условиях осенью 1927 г. после сбора урожая крестьяне придерживают хлеб для продажи. Это было вполне естественно, ибо за вырученные деньги они не имели возможности ничего купить. В городах с конца 20-х гг. вновь вводится карточно-распределительная система, что еще больше подрывает рыночные отношения. Эта цепь событий вынуждает коммунистическое руководство объявить о начале «политики коллективизации». Суть этой политики — в создании крупных аграрных объединений, находящихся под контролем государства, регулярно поставляющих хлеб в государственные закрома. Правда, первоначально предполагалось, что коллективизация будет идти достаточно осторожно. Но уже к началу 1928 г., когда крестьянство, отказавшись сдавать хлеб, показало нежелание возвращаться в военный коммунизм, партийная линия изменилась. Постоянным стал рост насилия по отношению к крестьянству. Поездка Сталина по Сибири и Уралу зимой 1928 г. убедила его, что любые уступки приведут большевизм на грань поражения. Следует учесть, что крестьянство Урала и Сибири было особым. Его предки не знали крепостного права, оно было самостоятельно, имело опыт борьбы как с коммунистической продразверсткой, так и с реквизициями белых. Оно считало себя истинным победителем в гражданской войне и не намеревалось идти на уступки властям. Аналогичные настроения были и в Центральной России. Сталин убедился, что с таким крестьянством необходимо покончить. Трудности хлебозаготовок имели и иные последствия. Советскому государству хлеб был нужен как важная статья экспорта. Вырученные средства шли на приобретение техники на Западе. Этот источник валюты оказался под угрозой. Наряду с хлебом важными статьями экспорта были лес, руды. На лесоразработках трудилось немало крестьян-отходников. В аграрное межсезонье они шли туда, чтобы подработать. За свой труд они требовали разумной оплаты, что, по мнению хозяйственных и партийных руководителей, повышало себестоимость продукции. Возникла «светлая» идея заменить наемных работников трудом заключенных. Начал создаваться ГУЛАГ (Главное управление лагерей) — прежде всего как организация, постоянно использовавшая принудительный труд. Наконец, несомненна связь «большого скачка» с объявленной попыткой ускоренной индустриализации страны. Партийные вожди, объявляя этот курс, прекрасно отдавали себе отчет в том, что строительство новых фабрик и заводов при отсутствии значительной строительной базы, основанной на механизации, может вестись лишь при наличии большого числа людей, занятых на примитивных землеройных, погрузочно-разгрузочных и иных работах. А это малоквалифицированный, низкооплачиваемый труд. Привлечение миллионов людей к таким работам на добровольной основе было просто нереальным. Зато на такие работы можно было послать заключенных ГУЛАГа, контингент которого, следовательно, нуждался в расширении. Могли согласиться на такие работы и крестьяне, насильственно вытесненные из деревни. Безусловно, что сколько-нибудь цельного замысла «большого скачка» в коммунистическом руководстве не существовало. Но неумолимая логика истории делала «большой скачок» неизбежным. Логика следующая: коммунистическая власть в силу своих политико-экономических воззрений не могла сосуществовать даже с деформированным рынком. Но полный отказ от рынка мог быть произведен только в условиях жесткой дисциплины, опиравшейся как на насильственные, так и на пропагандистские методы. Поскольку все население не уда- лось бы загнать в ГУЛАГ, было необходимо закрепить его на своих рабочих местах, а следовательно, и в местах проживания под жестким контролем. Это означало переход к всеобщему (тотальному) планированию, контролю, включая и контроль над мыслями, что могло быть достигнуто лишь при эффективной, с точки зрения власти, работе репрессивных и идеологических органов. Конечной целью при этом стало не столько построение коммунизма, сколько выработка «человека нового типа» — «человека-винтика», которым можно было бы свободно манипулировать в своих целях: дальнейшего упрочения собственной власти и дальнейшего распространения ее, при удобных обстоятельствах, за пределы страны. Перелом, в деревне и перелом, деревни. Рост давления на крестьянство с начала 1927 г. привел к некоторому брожению в составе партийной верхушки. Н. Бухарин и возглавлявший Совнарком после смерти Ленина А. Рыков, а также председатель огосударствленных профсоюзов Н. Томский, которые до этого постоянно следовали в сталинском фарватере в его борьбе с оппозициями, начали сомневаться в своевременности усиления давления на деревню. В их памяти еще были живы картины крестьянской войны 1920 г. Бухарин даже встречался тайком с опальным Каменевым. Собеседники пришли к неутешительным для себя выводам: «Если страна погибнет, мы все погибнем. Если страна сможет возродиться, он (то есть Сталин) покривляется какое-то время, а мы все равно погибнем». Самое интересное, что Сталин имел полный отчет об этой встрече, но ждал момента, когда можно будет использовать эти сведения наиболее эффективно. Скоро такой момент представился. Робкая попытка Бухарина и его единомышленников высказать свои опасения насчет смены курса закончилась их осуждением. Проект же постановления, осуждающего «правый уклон», написал сам Бухарин. Партийное единство было восстановлено, но уже при почти полном единовластии одного человека. Укрепление партийной иерархии дало шанс продолжить курс давления на крестьянство. Поскольку в 1929 г. это давление привело к еще большим, чем прежде, продовольственным трудностям, выбора не оставалось: надо было найти врага, обвинить его в преступлениях и окончательно подавить. Таким основным врагом стали «кулаки» и «подкулачники». Было решено взять курс на их полное уничтожение. Передовым отрядом в проведении этой политики стали десантированные в деревню «двадцатипятитысячники» — партийные рабочие-активисты. «Двадцатипятитысячники» опирались на актив сельской бедноты, мечтавшей о возврате комбедов. Им была гарантирована в случае необходимости поддержка репрессивных органов и специальных армейских частей. Коммунистов обязывали вступать в колхозы. В их простейшей форме — товариществах по обработке земли и коммунах — удалось объединить какую-то часть сельской бедноты, надеявшейся с помощью государственной поддержки поправить свое положение. В начале января 1930 г. был разработан и объявлен график коллективизации. Он был оформлен в виде постановления ЦК ВКП(б). Это был простой, но на самом деле весьма двусмысленный документ. В первую очередь коллективизацию требовали провести в главных зерновых районах: на Северном Кавказе, в некоторых районах Поволжья. Там она должна была быть закончена осенью 1930 г. или весной 1931 г. Такие же «двойные» сроки указывались и по другим районам. Именно здесь подспудно и лежала главная хитрость. Зная радикализм низовых активистов и их служебное и партийное рвение, можно было рассчитывать на то, что более поздний срок окончания кампании они воспримут как личную, партийную неудачу. Более того — они неизбежно будут соревноваться за то, чтобы закончить ее даже не осенью 1930 г., а гораздо раньше. Если это удастся, то это будет воспринято как победа партийного руководства. Если же нет — произойдет рост крестьянского недовольства — можно будет обвинить во всем местных «перегибщиков», а высшие партийные вожди останутся в ореоле непогрешимости. Так оно и случилось. «Раскулачивание», начавшееся еще в 1929 г., с 1930 г. приняло необычайно ожесточенные формы. Семьи крестьян лишались всего имущества, им не выдавалось питание, они ссылались в северные районы. Сразу же началось крестьянское сопротивление. В стране вспыхнули сотни региональных восстаний, которые подавлялись. Один из руководителей НКВД (преемник ВЧК и ОГПУ) прямо докладывал, что реки Северного Кавказа уносят в море тысячи трупов. Страна вновь оказалась на грани крестьянской войны. Здесь и пригодился заранее заготовленный маневр. Не снижая уровня репрессивных мер, руководство страны пошло на временное отступление. Сталин выступил со статьей, названной «Головокружение от успехов», а вскоре после этого было принято специальное постановление, говорившее об имевшихся «искривлениях в колхозном строительстве». Крестьяне стали выходить из колхозов, но оказалось, что земли и скот уже принадлежат колхозам безвозвратно. Но за время «раскулачивания» деревня оказалась лишена авторитетных и энергичных вожаков, способных возглавить сопротивление. Оставшихся же можно было вернуть в колхозы под относительно меньшим, чем ранее, нажимом. Сопротивление крестьян после этого принимает отчаянные и одновременно пассивные формы. Это проявилось в массовом забое скота. Отдать в «общественную», государственную, бесхозную собственность свое, нажитое большинство крестьян просто не могли. Поголовье коров, лошадей, свиней, овец, коз за несколько месяцев 1930—1931 гг. сократилось катастрофически. Оно было восстановлено только несколько десятилетий спустя. Стоимость забитого скота превышала стоимость всех новых заводов, построенных в конце 1920-х и в 1930-е гг. Никакие трактора не могли тогда восполнить потерю тягловой силы. Но власть, опять-таки припоминая крестьянские восстания, должна была продолжить репрессии против крестьянства, чтобы уже навсегда обезопасить себя от вспышек крестьянской активности. Происходит имущественный раздел. За колхозами остается только право пользования землей под контролем государства, а также обязанность использовать рабочую силу колхозников за минимальную плату либо же практически бесплатно. Вся техника при- надлежала государственным машинно-тракторным станциям (МТС), а за ее использование колхозы должны были платить. И это помимо обязательных государственных поставок и многочисленных налогов. В соответствии с доктриной марксизма-ленинизма крестьянин является одновременно и хозяином, и тружеником. Задача состояла в том, чтобы освободить крестьянина от первого из этих качеств. Тогда он перестанет являться «мелким буржуа». В августе 1932 г. принимается закон, ставивший целью «укрепление социалистической собственности». В соответствии с ним любое покушение на «социалистическую собственность», независимо от ущерба, каралось либо расстрелом, либо десятилетним заключением с конфискацией имущества. Действие закона распространялось на граждан начиная с 12 лет. В том же 1932 г. устанавливается паспортная система, причем колхозники паспортов не получали и тем самым лишались права передвижения. К концу 1932 г. в деревне, в результате изъятия всего зерна в рамках хлебозаготовительной кампании, начался голод. Никогда в истории России голод не был столь велик. Районами голода были Дон, Кубань, Нижняя и Средняя Волга, часть Центрально-Черноземной полосы, Южный Урал, юг Сибири, Казахстан и вся Украина. Оценка числа умерших от голода в 1932—1933 гг. колеблется в пределах от 10 до 15 млн человек. Голод был сознательно организован. В государственных резервах страны имелось достаточно зерна, но оно шло за границу. Чтобы крестьяне не разбегались из деревень, наиболее крупные села, станицы, целые районы блокировались войсками НКВД. В домах жителей проводились систематические обыски с целью изъятия продовольствия. Партийно-государственная власть не только не обратилась за международной помощью, но публично отрицала размах голода, организуя поездки симпатизировавших СССР западных интеллигентов (Г. Уэллса, Б. Шоу), демонстрируя им «потемкинские деревни». Запад знал об этой трагедии мирового масштаба, но предпочитал не замечать ее, так как правящий режим являлся исправным поставщиком на западные рынки дешевого зерна, леса, руды и столь же исправным покупателем станков и оборудования. Коллективизация значительно ослабила страну, стала источником многих трагедий и противоречий не только в 30-е гг., но и в годы Отечественной войны, расколов немалую часть народа. Промышленная модернизация в тоталитарном исполнении. Исходным пунктом тоталитарно-коммунистического варианта промышленной модернизации являлось утверждение о глубочайшей промышленной отсталости России до 1917 г. Это давало идеологическое обоснование для применения любых, самых крайних мер по проведению индустриализации в духе «большого скачка». Самым популярным лозунгом становится призыв «Догнать и перегнать!», — имеется в виду развитие стран Европы и США. Но для проведения такой политики в стране, испытавшей революцию, не было соответствующих условий. Не хватало капиталов для инвестиций, вложений в промышленное строительство и производство оборудования. Недоставало квалифицированных инженерных, конструкторских кадров, сметенных волной эмиграции и вычищенных репрессиями и недоверием. Крайне узким был слой квалифицированных, подготовленных рабочих. Даже те немногие кадры специалистов, что имелись в стране, находились под постоянным ударом. Летом 1928 г. состоялся так называемый «Шахтинский процесс». Несколько позже прошел такой же фальсифицированный процесс «Промпартии», «Союзного бюро меньшевиков», «Трудовой крестьянской партии». Ни самих этих партий, ни «вредителей», объединившихся в них, в реальности не было. Были репрессированы серьезные ученые, экономисты, производственники, практики промышленного производства. Тем не менее индустриализация началась и стала фактом. Кажется невозможным, если смотреть с обычных экономических позиций, что это могло произойти. Но в тоталитарной системе обычная экономическая логика принимает характер своей противоположности. Так, на Западе и в России промышленная модернизация начиналась лишь после того, как были накоплены соответствующие капиталы для инвестиций. СССР, а точнее его политическое руководство, не могло получить сколь-нибудь значительных кредитов на промышленное строительство. Западные страны потребовали бы предварительных гарантий выплаты долгов прежних правительств. Осуществлявшаяся же продажа драгоценных металлов, художественных ценностей из отечественных музеев не приносила достаточных дивидендов. Главным способом накоплений стало ограбление деревни, гулаговская экономика. В обычных условиях необходимо платить за работу хотя бы на уровне прожиточного минимума, затратить немалые средства, особенно при размахе строительных работ. Если же ограничиться выдачей минимальной лагерной пайки, образуется огромный капитал, перекачивающийся в инвестиции. Тоталитарное государство получало огромные доходы, образующиеся за счет невыплат колхозам за сельхозпродукцию при обязанности колхозов кормить себя и свои семьи. Эта экономия была столь велика, что давала возможность начинать одновременно не один десяток крупнейших строек, организовывать массовые закупки техники и технологий у «буржуазного» Запада. Она позволяла создать минимальный уровень социальных гарантий для поддержания политической стабильности и промышленного развития некоторых групп населения. Другим важным фактором, обеспечившим индустриализацию, стала «великая депрессия» на Западе. Большинство капиталистических стран попали в полосу циклического развития, проявившегося в классическом кризисе перепроизводства. Цены на промышленную продукцию на мировом рынке стремительно падали. Продавцы были заинтересованы в ее скорейшем сбыте. Концентрация в руках тоталитарного государства огромных сумм делала его привлекательным партнером и до кризиса. Теперь же, в конце 20 — начале 30-х гг., такой партнер стал во много раз привлекательнее. По подсчетам, в этот период не менее 40% продукции машиностроения США закупалось советскими внешнеторговыми организациями, Горьковский автозавод практически был полностью оборудован американскими конвей- ерными линиями. То же самое можно сказать об абсолютном большинстве знаменитых строек первых «сталинских» пятилеток. В решающие годы индустриализации (1928—1938) до трех четвертей всего установленного на новых предприятиях оборудования было импортным. Значительная часть закупок осуществлялась за счет продажи сырья, продовольствия. А это значит, что, став индустриальной страной, СССР превращался одновременно и в сырьевой придаток западных стран. Таким образом, львиную долю в тоталитарной индустриализации занимало массовое использова^-ние бесплатной или необычайно дешевой рабочей силы на строительных работах, прокладке дорог, коммуникаций, установке в построенных корпусах, как правило, импортного оборудования. Отечественное оборудование, выпускавшееся под маркой «Догнать и перегнать!», встречалось нечасто, но служило предметом особой гордости. Тоталитарная индустриализация, в отличие от модернизации, проходящей в условиях рынка, не имела комплексного характера. Она была «прорывной», осуществляясь лишь на некоторых участках, преимущественно приспособленных к производству вооружений и боеприпасов. Вне ее сферы оставались значительная часть легкой промышленности, где сохранялся дореволюционный уровень, а также аграрный сектор с преобладанием ручного труда. Ручной труд широко использовался и на вспомогательных работах. Государство с конца 20-х гг. приступило к среднесрочному планированию. Начали вырабатываться пятилетние планы развития. Их родоначальником являлся составленный еще в 1920 г. план электрификации, одобренный Лениным (план ГОЭЛРО). Характерной чертой этого плана был принципиально внешнеэкономический характер. Он не имел реальных финансовых расчетов, выдвигая на первый план технические показатели. Попытки плановиков из числа «буржуазных специалистов» обратить внимание на экономические аспекты планирования закончились их осуждением. Пятилетние планы приобрели характер твердых заданий по производству промышленной продукции, без учета издержек. Официальная пропаганда систематически объявляла об их выполнении и перевыполнении, но это было ложью. Тем не менее относительная простота техники и технологий периода ранней индустриализации придавала планированию роль ориентира, а завышенные планы создавали постоянную угрозу для их исполнителей. Ведь его невыполнение могло привести к обвинению во «вредительстве», последующим репрессиям. Таким образом, планирование «по пятилеткам» играло прежде всего мобилизационную роль, а само народное хозяйство приняло военно-мобилизационный характер. Наряду с этим расширение строительства позволило в быстрые сроки ликвидировать безработицу, что преподносилось как победа социалистических методов хозяйства. Особенно выигрышным это было на фоне непрекращающейся безработицы эпохи «великой депрессии». Наконец, экстенсивный путь развития промышленности требовал значительного числа инженеров, техников, шире говоря — специалистов, что открывало дорогу для получения образования и обретения самоуважения для тысяч и тысяч людей. Давая им шанс, тоталитарный режим требовал от них полной профессиональной самоотдачи, а также абсолютной преданности коммунистической идеологии и практике. Появление слоя «успешных», по советским меркам, людей создавало стимулы для молодежи, делало привлекательной карьеру на производстве. Сильная психологическая мотивация в сочетании с идеологическими стереотипами формировали энергию, энтузиазм, чувство искренней благодарности «товарищу Сталину и советской власти» за то, что им удалось выбиться в люди. Среди таких энтузиастов пятилеток было действительно немало способных, энергичных конструкторов, технологов, инженеров. В гораздо меньшей степени удавалась выработка психологической мотивации у рабочих. Начавшаяся с 1929 г. кампания организации «социалистического соревнования», которое было призвано стать заменителем рыночной конкуренции, широко пропагандировалась, а имена ударников, искренних и работящих людей, становились широко известны. Однако среди рабочих наблюдалось глухое недо- вольство. Ведь из-за ударников часто пересматривались в сторону повышения нормы выработки. Поэтому НКВД тщательно отслеживал эти настроения, и число «дел» против рабочих, «подрывавших социалистическое соревнование», постоянно увеличивалось. В советской индустриализации различаются несколько исторических пластов. Тоталитарные методы и их последствия сказываются и по сей день в искаженной структуре промышленности, ее отраслевом и географическом распределении. Замкнутость индустриализации на внутреннее потребление привела к хронической неконкурентоспособности многих видов продукции на мировом рынке. Ценой за индустриализацию и связанную с ней «сплошную коллективизацию» стали многомиллионные людские потери, сравнимые лишь с потерями в разрушительной войне. Внерыночная индустриализация достигла своих целей в краткосрочном историческом плане: она укрепила тоталитарный политический режим, создала новый слой советской технической интеллигенции, крепко привязанной к производству, закрепила рабочих на их местах. После хаоса 20-х гг. общество казалось жестко структурированным. Каждый знал свое место. По сравнению с недавним прошлым все это воспринималось как огромный успех. Индустриализация создала военно-мобилизационную экономику, проявившую себя во второй мировой войне, когда она столкнулась с германской, нацистской военно-мобилизационной экономикой. В исторической же перспективе тоталитарная индустриализация показала, что созданная ею система хозяйства оказалась маловосприимчива к технологическим революциям и неэффективна при неизбежном возвращении страны на рыночный путь развития. Новая культура нового человека. «Третьим фронтом» в годы тоталитарного «большого скачка» считалась культура. В начале 30-х гг. с высоких трибун делается торжественное заявление о ликвидации неграмотности. Это было заведомой неправдой, хотя и следует признать, что потребности страны, промышленный рост требовали работников, умеющих читать, писать, обладающих минимумом квалификации. Школу продолжало лихорадить. С конца 1929 г. был принят новый курс в образовании — преимущественно на профессиональное обучение. Считалось, что прикладные навыки важнее общих знаний. Школьники больше времени проводили на практике, чем в классах. Впрочем, через 3—4 года начался откат от этого курса, так как он был бесперспективным. Но этот откат привел к началу восстановления традиционных, во многом скопированных со старой школы методик образования, хотя они дополнялись предметами, носившими пропагандистскую направленность. «Культурная революция» как низвержение всего «буржуазного», идеологически вредного затронула и высшую школу. За годы первой пятилетки (1928—1933) в высшие учебные заведения было направлено до 150 тыс. молодых рабочих — коммунистов и комсомольцев. Они ощущали свое несомненное превосходство над «старорежимными» преподавателями, устраивая им обструкции и требуя от них отчета в идеологической верности режиму. Но и здесь через короткое время началось упорядочение и подавление вольницы. На первое место ставились знания, дисциплина и преданность режиму. Подобные шараханья от крайней революционности в культуре до восстановления в новом идейном обличье традиционных форм характерно для «больших скачков» во всех странах, где они происходили. Особенно ярко они проявились в художественной культуре. Ее идеологические наставники пытались во всем подражать ходу пятилетки. Пропаганде коллективизма служило написание коллективных романов, где каждый из писателей готовил по одной главе. Начинается «призыв ударников» в литературу. РАПП объявляется главной коммунистической писательской организацией. Рядом с ней функционируют организации «пролетарских музыкантов», художников. РАПП организует откровенную травлю поэта В. Маяковского, поэтов, продолжавших русскую традицию в искусстве. Даже после смерти они продолжали ненавидеть Есенина. Посмертную же славу Маяковского спас Сталин, провозгласив его «лучшим и талантливейшим» поэтом советской эпохи. Все это означало, что перестал существовать даже подконтрольный художественный либерализм. Но РАПП и его вожди, осмелев, решили давать указания в области культуры самому Центральному Комитету партии коммунистов, что было заведомо неприемлемо для власти. ЦК партии принимает решение закрыть РАПП, а заодно и все другие писательские организации. В начале 30-х гг. появляется новое определение для нового искусства: «социалистический реализм». Всячески проповедовалась «учеба у классиков», в ходе которой использование приемов и методов писателей XIX века должно было сочетаться с коммунистической идеологией. Такая комбинация была призвана создать произведения доходчивые, но в то же время оказывающие постоянное воздействие на сознание читателей. ДОКУМЕНТЫ И МАТЕРИАЛЫ Из доклада И. В. Сталина «О работе апрельского Объединенного Пленума ЦК и ЦКК» (13 апреля 1928 г.) Вопрос о хлебозаготовках ...Есть люди, которые думают, что нэп означает не усиление борьбы с капиталистическими элементами, в том числе и с кулачеством, на предмет их преодоления, а прекращение борьбы с кулачеством и другими капиталистическими элементами. Нечего и говорить, что такие люди не имеют ничего общего с ленинизмом, ибо таким людям нет места и не может быть места в нашей партии. <...> IV. Общий вывод ...Мы имеем врагов внутренних. Мы имеем врагов внешних. Об этом нельзя забывать, товарищи, ни на одну минуту. Мы имели заготовительный кризис, который уже ликвидирован. Заготовительный кризис знаменовал собой первое серьезное в условиях нэпа выступление капиталистических элементов деревни против Советской власти. Мы имели шахтинское дело, которое уже ликвидируется и, несомненно, будет ликвидировано. Шахтинское дело знаменует собой новое серьезное выступление международного капитала и его агентов в нашей стране против Советской власти. Это есть экономическая интервенция в наши внутренние дела. Нечего говорить, что эти и подобные им выступления как по линии внутренней, так и по линии внешней могут и, пожалуй, будут повторяться. Наша задача — иметь максимальную бдительность и быть начеку. Из письма переселенцев (1930 г.) Дорогие наши товарищи! Во первых строках наших мы просим, тяжко вздыхаем, к вам руки простираем и вас мы на помощь зовем: помогите хоть нашим детям. Дети есть цветы человечества, но они не цвели и засохли. Выселены мы в степь за 25 верст, выбросили нас в открытое поле под открытое небе, мочили нас дожди, теперь засыпает нас пыль. Умереть, конечно, когда-нибудь нужно, но не голодной бы смертью. Мы крестьяне-труженики, и дети наши закалены на стуже и жаре, но без всякого приюта даже и дикари не жили. Вот уж 5 месяцев, как мы выселены и стали не похожи на людей: питаемся трагой, и хлеба нам не выдают, а заработать нам негде. Мы отрезаны от всего мира, пухлые от голода, а дети совсем при таком питании не могут жить и умирают. Неужели вы думаете, что мы кулаки? Нет, мы не кулаки, а мы труженики, наши мозолистые руки теперь как скелеты; мы не раскулачены, но разграблены местными властями. Кто подлежал высылке, те все дома, а по личным счетам выселены. ...Просим вас, дайте нам вашей помощи, дорогие вы наши правители, водворите у нас порядок, стройте у нас колхоз или совхоз, но изгоните от нас голод. Мы труженики, но не эксплуататоры, мы до сего года не были лишены голоса. Мы будем опять трудиться, дайте только дело в наши мозолистые руки. В настоящее время мы как скелеты, на нас пахали в апреле месяце, когда мы еще были в силе, а в настоящий момент мы уже еле ходим, а в апреле мы еще старались пахали, тащили 24 человека плуг. Из примерного устава сельскохозяйственной артели (фезраль 1935 г.) II. О ЗЕМЛЕ ...Земля, занимаемая артелью (как и всякая другая земля в СССР), есть общенародная государственная собственность. Она, согласно законам рабоче-крестьянского государства, закрепляется за артелью в бессрочное пользование, т. е. навечно, и не подлежит ни купле-продаже, ни сдаче артелью в аренду... Из обобществленных земельных угодий выделяется в личное пользование каждого колхозного двора по небольшому участку в виде приусадебной земли (огород, сад). Размеры приусадебной земли, находящейся в личном пользовании колхозного двора (не считая земли под жилыми постройками), могут колебаться от 1/4 до Vi га, а в отдельных районах до 1 га, в зависимости от областных и районных условий... О СРЕДСТВАХ ПРОИЗВОДСТВА ...Каждый колхозный двор в зерновых, хлопковых, свекловичных, льняных, конопляных, картофеле-овощных, чайных и табачных районах может иметь в личном пользовании корову, до 2 голов молодняка рогатого скота, 1 свиноматку с приплодом, или, если правление колхоза найдет необходимым, 2 свиноматки с приплодом, до 10 овец и коз вместе, неограниченное количество птицы и кроликов и до 20 ульев. Каждый колхозный двор в земледельческих районах с развитым животноводством может иметь в личном пользовании 2—3 коровы и, кроме того, молодняк, от 2 до 3 свиноматок с приплодом, от 20 до 25 овец и коз вместе, неограниченное количество птицы и кроликов и до 20 ульев... Каждый колхозный двор в районах некочевого и полукочевого животноводства, где земледелие имеет небольшое значение, а животноводство играет решающую роль в хозяйстве, может иметь в личном пользовании от 4 до 5 коров и, кроме того, молодняк, от 30 до 40 овец и коз вместе, от 2 до 3 свиноматок с приплодом, неограниченное количество птицы и кроликов, до 20 ульев, а также по одной лошади, или по одной кумысной кобылице, или по 2 верблюда, или по 2 осла, или по 2 мула... Из письма в СНК СССР академика, директора Института физиологии АН СССР И. П. Павлова (21 декабря 1934 г.) ...Я решительно не могу расстаться с родиной и прервать здешнюю работу, которую считаю очень важной, способной не только хорошо послужить репутации русской науки, но и толкнуть вперед человеческую мысль вообще. Но мне тяжело, по временам очень тяжело жить здесь — и это есть причина моего письма в Совет. Вы напрасно верите в мировую революцию. Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До Вашей революции фашизма не было. Ведь только политическим младенцам Временного правительства было мало даже двух Ваших репетиций перед Вашим Октябрьским торжеством. Все остальные правительства вовсе не желают видеть у себя то, что было и есть у нас, и, конечно, вовремя догадываются применить для предупреждения этого то, чем пользовались и пользуетесь Вы — террор и насилие. Но мне тяжело не от того, что мировой фашизм попридержит на известный срок темп естественного человеческого прогресса, а от того, что делается у нас и что, по моему мнению, грозит серьезной опасностью моей родине. Во-первых, то, что Вы делаете, есть, конечно, только эксперимент и пусть даже грандиозный по отваге... но не осуществление бесспорной насквозь жизненной правды — и, как всякий эксперимент, с неизвестным пока окончательным результатом. Во-вторых, эксперимент страшно дорогой (и в этом суть дела), с уничтожением всего культурного покоя и всей культурной красоты жизни. Из письма М. А. Булгакова правительству СССР (28 марта 1930 г.) ...Борьба с цензурой, какая бы она ни была и при какой бы власти она ни существовала — мой писательский долг, так же, как и призывы к свободе печати... Вот одна из черт моего творчества, и ее одной совершенно достаточно, чтобы мои произведения не существовали в СССР. Но с первой чертой в связи все остальные, выступающие в моих сатирических повестях: черные и мистические краски... в которых изображены бесчисленные уродства нашего быта, яд, которым пропитан мой язык, глубокий скептицизм в отношении революционного процесса, происходившего в моей отсталой стране, и противопоставление ему излюбленной и Великой Эволюции, а самое главное — изображение страшных черт моего народа, тех черт, которые задолго до революции вызывали глубочайшие страдания моего учителя М. Е. Салтыкова-Щедрина... И наконец, последние мои черты в погубленных пьесах «Дни Турбиных», «Бег» и в романе «Белая гвардия»: упорное изображение русской интеллигенции как лучшего слоя в нашей стране. В частности, изображение интеллигентско-дво-рянской семьи, волею непреложной исторической судьбы брошенной в годы гражданской войны в лагерь белой гвардии, в традициях «Войны и мира»... Но такого рода изображения приводят к тому, что автор их в СССР, наравне со своими героями, получает — несмотря на свои усилия СТАТЬ БЕССТРАСТНО НАД КРАСНЫМИ И БЕЛЫМИ — аттестат белогвардейца-врага, а получив его, как всякий понимает, может считать себя конченым человеком в СССР... ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ 1. Раскройте понятие «большой скачок». Почему тоталитарное государство делает ставку на форсированные темпы развития? 2. Охарактеризуйте причины, цели и задачи «массовой коллективизации». Почему именно ограбление деревни стало основным источником сталинской индустриализации? Почему политика коллективизации сопровождалась раскулачиванием? 3. Была ли индустриализация объективно необходима для страны? Какими методами и за счет каких средств она проводилась? 4. Каким образом повлияла на экономическое развитие СССР «великая депрессия» на Западе? 5. Сопоставьте культурную политику советского руководства в 20-е и 30-е гг. Почему снова начинают утверждаться традиционные формы, стиль, ценности, а авангардное творчество искореняется? 6. Какого «человека нового типа» стремилась взрастить сталинская система? Почему мы используем понятие «человек-винтик»? Удалось ли системе достичь своей цели? Аргументируйте свой вывод. Поделитесь этой записью или добавьте в закладки |
|